Воспоминания участника Великой Отечественной войны Комковой Фаины Карповны
Хорошо помню вечер и ночь накануне Великой Отечественной войны. В субботу, 21 июня 1941 года, после работы сходила в кинотеатр. Посмотрела фильм "Волга-Волга". На квартиру вернулась с хорошим настроением и самочувствием. С хозяйкой не спеша пили чай. Я охотно пересказывала содержание кинофильма. Она с интересом слушала. Никакого предчувствия войны или иной беды не было. Вечер провели беззаботно. Время летело быстро. Засиделись. Знали, что впереди выходной. Спешить некуда. Спать легли позже обычного. Такое случалось не часто.
Дело в том, что граница проходила в километре от города, поэтому строго соблюдались светомаскировка и комендантский час. С наступлением темноты закрывали ставни и завешивали окна, а потом включали свет. С 22-х часов запрещалось движение по городу. Все привыкли рано ложиться спать. Мое впечатление от кинокомедии нарушило наш привычный распорядок, поэтому тот вечер и ночь оказались необычными. Правда скоро начались другие, более сильные и неприятные впечатления, совершенно иная жизнь, поэтому и запомнились тот вечер и ночь, как граница между мирной жизнью и страшной войной.
Ночью разбудил гул моторов. Гадали: чтобы это значило? Цивья Михайловна уверенно сказала: это уже германские самолеты. Они часто начали летать... Вчера днем стреляли коров. Сегодня уже начнут стрелять людей...
Некоторое время было ощущение, что гул утих, самолеты улетели. Неожиданно сильный взрыв тряхнул хату. Она закачалась. Запрыгала и задребезжала посуда. Взрывы повторялись. Мы вскочили с кроватей. Начали метаться по хате. Искали место, где можно спрятаться. Залезли под стол. Хата продолжала вздрагивать и трещать. Казалось, что она вот-вот рухнет и придавит нас. Выбежали на улицу. Уже было светло. Увидели разрушенное здание банка. Поняла, что германские самолеты бомбили банк и поэтому так сильно дрожала наша хата. Слышали взрывы, пожары. Над городом кружили самолеты. Они так низко пролетали мимо, что видны были лица летчиков. На улицах было много убитых и раненых. Германские летчики продолжали безжалостно бомбить и расстреливать из пулеметов обезумевших от страха людей. Заметно было, что основные потоки людей тянулись в сторону железнодорожного вокзала. Туда бежали "восточные", евреи, военные, сотрудники государственных учреждений из числа местных жителей. Побежала и я за ними. Недалеко от хаты увидела заведующего земельным отделом райисполкома, фамилию его не помню, но хорошо помню до сих пор каким он был до войны и каким увидела его в то утро 22 июня. Голова его лежала на тротуаре, а ноги - в кювете, под ним лужа крови. Подбежала. Наклонилась. Взяла за плечи. Попыталась приподнять и посадить. Не смогла. Он обмяк и отяжелел. Валился из стороны в сторону. Присмотрелась и увидела, что осколок бомбы рассек ему висок. Из раны текла кровь, но уже не пульсировала, на щеке и шее свернулась и почернела. Приложила ухо к груди, поняла, что бессильна ему помочь.
Всякая смерть страшна, но такая нелепая и неожиданная, тем более. Погиб молодой, здоровый, полный жизни сил мужчина. Умер буквально на моих глазах и руках. Такое переживала впервые. Такое не забыть. И каждый раз, как вспомню ту смерть, то будто снова увижу и услышу все, что пережила в Домачеве в тот день,22 июня. Шестое десятилетие помню и никогда не забуду.
А самолеты продолжали летать над городом, бомбить и расстреливать людей, суетливо бегавших по улицам. Побежала и я. Недалеко от железнодорожного вокзала увидела себя как бы со стороны. Устыдилась, что оказалась среди людей в ночной рубашке, босиком, неумытая и непричесанная. Мысль о возвращении на квартиру казалась страшной и нелепой. Хотелось скорее убежать подальше, будто впереди спасение, тишина и мир. Вспомнила, что поблизости живет знакомая медсестра, побежала к ней. Она была дома. Предложила мне остаться у нее, но скоро поняла мою решимость и настойчивость поскорее уйти. Дала мне платье. Я спешно умылась, оделась, причесалась и побежала на станцию. Уехать на поезде не удалось. На восток пошла пешком. В одном платье, босиком с пустыми руками. В колонне были такие же, как и я. Шла и бежала километров сорок, до самой Малориты. Трудными были эти километры. Постоянно были под обстрелом противника и страхом смерти, над дорогой часто появлялись германские самолеты. Они бомбили и обстреливали из пулеметов. Дорога была усыпана ранеными и трупами, полита людской кровью, исковеркана взрывами бомб.
Часто вспоминаю ту дорогу от Домачева до Малориты. Там у меня был выбор дороги в жизнь. Из многих дорог главными были две: домой к родителям или та, по которой я пошла. Сознательно сделала выбор, поступила, по совести. Еще в школе медицинских сестер мне разъяснили, что в случае войны, медицинские работники, мужчины и женщины, подлежат мобилизации. Поэтому я добровольно пошла на военную службу и добросовестно прошла свой путь. Теперь горжусь, что в критический момент я поступила, по совести. Я не могла бежать домой, чтобы найти убежище, когда кругом лилась кровь людская. На войне занималась важным и очень нужным делом - спасала жизнь защитников Родины. Как могла, облегчала их страдания. Приятно вспомнить, что честно выполнила свой долг. Знаю, что многие из моих однокурсниц поступили также - служили в действующей армии с первого до последнего дня войны.
Фактически я стала военным медицинским работником в первый же день войны. От Домачева до Малориты я была в колонне военных. Оказывала первую помощь раненным солдатам и сержантам, делала перевязки. В Малорите старший группы военных, с которыми я отступала, выдал мне санитарную сумку, большие солдатские ботинки, портянки, обмотки, куртку и медальон. Там формально стала санитарным инструктором и получила необходимые атрибуты военного медика. Так и начался мой путь в тысячи километров от Малориты через Белоруссию, Смоленщину, Подмосковье, Сталинград до Германии. Шла с ним с первого дня войны, 22 июня 1941 года, и до ноября 1945 года.